Недавно похоронили … Какой хлебороб был! А не замечали … Недоделкам разным ордена за хлеб цепляли … А Васе Кустову – нуль! Потому, что родственники его, дядья и отец в гражданскую с белыми ушли…
Ну и что он рассказал тебе перед смертью?
А то, товарищ майор, что и в старое время казаки жили общиной… Но община была другая, возвышавшая казака … И мы гордились этим … в старое время унизить казака?
Ну и взгляды у тебя! Махровый националист!
Взгляды у меня, товарищ майор, - Родину оборонить! Вот взгляды! Не распродавать ее за гнилые харчишки да за рваные гандоны!
Иннокентий Харитонович любил слушать Нифонта, прожившего честную жизнь, никогда не кривившего душой. Многое в рассказах старого казака не совпадало с условностями официальной идеологии, но Нифонт не знал об этом и «крыл» новые порядки «с бога на бога», высмеивал дурацкие призывы ЦК КПСС.
Да здравствует вьетнамский народ! Слышь-ко! Вьетнамский… А свой народ девятый хрен без соли доедает… Это как понимать?
Иннокентию никогда не надоедали эти вечные шутки Нифонта: «Сколько можно бороться за свободу Африки?! Ты нам для свиноводства побольше концентратов выделяй, а свободу для Африки мы без тебя добудем!» Но больше всего любил он расспрашивать о подробностях жизни и быта казачьих поселений.
А семейный уклад каков был? Можно ли было к чужой бабе сходить, например?
И тут Нифонт начинал предостерегать своего бывшего комбата.
Ох, майор, и селезень ты, топтатель уток… Гляди, не попадись на этом дурацком деле… Бабы, они всегда непредсказуемы… Недаром в старое время не брали их казаки ни на рыбалку, ни на охоту!
Ты меня не воспитывай… Ты давай старые станичные порядки обрисовывай, какие тебе казак Василий Кустов на память оставил!
Порядки были крепкие. Ничего не скажешь… Я сам многое помню… Девку, например, не срамили, даже если она в девичестве была опробована кем-нибудь или пальцем невзначай целку проковыряла… Но после замужества измена считалась предательством казачьего рода… И тут уж, держись! Или возьми вино… Во время свадьбы, да и после свадьбы молодым не давали ни капли хмельного… Настоящая родовая казачка ни за что не подпустит к себе казака под хмельком, пусть даже мужа… Вино можно было пить, когда казачат народится полдюжины или дюжина… До этого нельзя!
Нифонт пил чай по-старинному, на растопыренных, похожих на отварные сардельки, толстых пальцах. Сидели они обычно вдвоем, подолгу молчали, курили… Бывало и до утра.
Нифонт любил комбата, а ныне первого секретаря обкома хотя во многом был не согласен с его выходками… Типичный воскресенский казачина, сероглазый, смуглый, выше среднего роста, певец, плясун и ухобака, Иннокентий Неустроев даже и там, на фронте, был настолько дерзок, залезал в такие передряги, что казалось, и деваться-то некуда… но выходил завсегда победителем.
Бывало и другое. Вставал в памяти Нифонта другой Неупокоев уравновешенный, умный, умевший принимать быстрые и точные решения. Это было главным в жизни комбата.
Однажды в Пруссии, недалеко от Венгерской границы, остановились ночевать в небольшом селеньице, у мадъярского купца. Штаб батальона разместился в одном из лучших особняков, на берегу небольшой речки. Поставили посты, успокоились к полуночи. Не успели заснуть, в комнату, где спал и комбат постучали.
Кто там? – строго спросил Неупокоев.
Это я, - ответил голос купца. – вы не бойтесь… Я пришел сказать новость!
Комбат откинул крючок и попал в яркую полосу света.
Я дольго – дольго мучалась… я скажу вам все… Колодец отравили стрихнином…
Когда?
Двадцать минут назад… Я дольго-дольго мучился… Я сказал все.
Нифонт, - приказал комбат. – Бегом. К колодцу… Никого не подпускать близко… Лошадей напоили?
Так точно.
Он вырастал в ротах, во взводах своего разведбатальона могучий, сильный и серьезный… Нашел дневальных, поставили у колодца… Спокойно лег спать… Сколько было таких и подобных случаев за многие военные будни… Сколько!?
А Неупокоев мыслями был у Анны. У самой любимой, самой верной… Она проснулась от его легких прикосновений. Она отлично знала, как горяч, велик и напорист его черный, «кипяченый», как она говорила орган, но когда он словно большой мыльный пест оказался в промежности, она вздрогнула и тут же расслабилась, облегченно и с доверием… Лишь одно сильное движение навстречу Иннокентию было бы для нее сейчас гибельным, она моментально вошла бы в экстаз и начала бы биться всем тазом навстречу горячему и неповторимому. Но Иннокентий тоже знал это. Потому-то, раздвинув податливые бедра, он лишь прикоснулся слегка к повлажневшим губам и лишь потом, движимый скорее инстинктом, чем разумом, медленно ввел весь (длина – пять спичечных коробок) член в Анну, зная, что это доставит ей огромное удовольствие. Анна застонала, подняла ноги почти до плеч, и тогда Иннокентий ринулся в жаркое пекло, взад-вперед.
Это было истинное никем еще не объясненное и неопределенное счастье… Не половое сношение случайных партнеров, а закон природы… Безотворотная правда… Анне, как и многим другим, женщинам, нужен был именно Иннокентий, с его настырным, двадцати пятисантиметровым, не остывающим органом (Иннокентий мог не вынимая, продолжать половое сношение до полного оргазма три-четыре раза в ночь).
До лекции оставалось всего двадцать минут, но Анна все еще сокращала мышцы влагалища, и Иннокентий, прекративший фрикции, лишь изредка загонял головку все глубже и глубже. Пылающие губы их слились в бесконечном, но уже не нужном поцелуе.
Ну, хватит, - наконец, шепнула она выдохнув, и дернулась еще раз навстречу ему, надеваясь поплотнее.
Хватит, - Иннокентий медленно вытащил из расхристанного мокрого полового отверстия толстую, с кулак ребенка, голову.
Анна схватила ее, скользнула сжимающимися в щепоть пальцами и поцеловала.
У меня лекция, - сказала шепотом. – Отмени мои лекции хотя бы на сегодня.
24 Мы должны показывать пример и дисциплинированность!
25 А то, что ты спишь со мной тайно – это как?
26 Это – тайна.
27 А с другими бабами спишь? Почти все знают. Какая тайна?
28 Перестань раздражаться.
29 Ладно.
Анна нежно обняла его, перекинулась, скользнув бедрами по его сытому тренированному телу. Встала. До начала лекции оставалось семь минут. Плеснула между ног духами, покрасила губы и натянула роскошное платье - подарок Неупокоева – заокеанская вязь. Взяла портфель.
31 Ты поспи еще. У меня всего одна пара. Потом позавтракаем!
Через три минуты она была в аудитории. Партийные работники – идеологи, редакторы районных и многотиражных газет, заведующие отделами пропаганды райкомов, комсомольские секретари, пропагандисты – руководители разных школ и кружков с интересом слушали ее страстное, не заштампованные лекции по коммунистической эстетике. Она говорила о незамутненности мировоззрения первопроходцев будущего, говорила об истории и дне текущем, о Чернышевском и Шолохове, и о самом дорогом человеке эпохи, верном ленинце Леониде Ильиче. В конце лекции задавали много вопросов, но Анна отвечала неохотно, скомкано: душой она была уже у Иннокентия Харитоновича, в его магической власти, и она готова была бежать к нему сейчас, скорее-скорее. Ну их к черту всех этих грамотных, умных: я баба!
Она держала Иннокентия в сердце, как бога, с первой минуты, когда увидела его глаза в обкомовском кабинете. Взгляд уверенный, спокойный и влекущий. Он самолично вызвал ее в обком, прознав об ее университетском образовании и о лекциях, которые она читала в пединституте, собирая в актовых залах не только литфаковских «телок», но и сухопарых блеклых математиков и физиков, инязовцев, биохимиков, географов и даже студентов самой «жеребячьей» профессии, наряду со всеми получающих дипломы о высшем образовании – физкультурников.
32 Я хотел просить вас о переходе на партийную работу, - говорил он. – Таких специалистов, мы, откровенно говоря, ищем днем с огнем!
33 Я - беспартийная! – ответила Анна.
34 Ничего. Мы вас быстро сделаем членом партии.
35 И что же вы мне предлагаете?
36 Лектор обкома. Свободная творческая профессия!
37 Я подумаю.
38 Думайте. Недолго. До завтра. Имейте в виду, на работу в партийные органы приглашают только раз в жизни.
39 Хорошо. Буду иметь в виду.
Вечером он подъехал к гостинице без шофера, на черной «Волге».
… Они летели по степям, за Тоболом, ныряя по проселкам и лесным посадкам. Летели в сторону родной Иннокентьевой станицы Воскресенки. Когда сверкнули далекие редкие огни, он завернул в кусты, разросшиеся по берегу, спросил:
40 Где будем ночевать?
Анна вздрогнула от его голоса.
41 Разве домой не вернемся?
42 В такую темень… Да и зачем? Здесь так тепло и уют!
Он надавил кнопку под передним седеньем, оно медленно опустилось, сомкнувшись с задним, образуя постель:
43 Иди ко мне, родненькая…